Три из четырех опусов, прозвучавших в исполнении ГСО РТ и столичных солистов на первом концерте IV фестиваля современной музыки им. Софии Губайдулиной, шли под грифом «Первое исполнение в Казани». Одно это, по мнению обозревателя «БИЗНЕС Online» Елены Черемных, сообщило концерту событийный статус. Однако в первом отделении часть слушателей болтовней составила малопристойный контрапункт звучавшему, а после антракта и вовсе испарилась.
С ЯЗЫКАМИ ВМЕСТО УШЕЙ
На самом деле особо современными опусы первого фестивального концерта не являлись. Дискуссия между критиками, композиторами и исполнителями на тему «современной музыки» вообще свободно гуляет по стилевым пространствам от барокко до наших дней и обратно. Но так думают в столицах люди вовлеченные, продвинутые, занимающиеся ситуацией системно и системно же ее меняющие. В Казани все немного иначе.
Гордясь своей землячкой Губайдулиной, чье имя — в титуле фестиваля современной музыки Concordia, местные слушатели не вполне понимают, зачем она вообще пишет не как Моцарт или какой другой близкий им человек? Что уж говорить о Шнитке или совершенно потрясающе открывшемся вчера, благодаря фестивалю, трагической судьбы композиторе Давиде Кривицком (1937 - 2010)?
Возмущенное — причем в голос — высказывание слушательницы: «Ну нет, это не для меня!» — было, к сожалению, не единственным сопровождением превосходной махине Третьего скрипичного концерта Кривицкого, который вообще-то посредством сочинения музыки три десятилетия продержался за жизнь. Кстати, именно за такими текстами прячется нечто визионерское, внушаемое свыше напрямую. Так что фактом соприсутствия ты — как слушатель — уже отблагодарен, как бы отмечен свыше. Отмечен и энергетически и религиозно. Но недовольных не переубедишь, тем более не обескуражишь простым вопросом: «Зачем вы здесь?» — или чеховской фразой: «Позвольте вам выйти вон».
ГЕНИИ АНТИГЕНИАЛЬНОГО ВРЕМЕНИ
Теперь о том, что и как звучало. «Сказка» Губайдулиной — симфонический автопортрет женщины, которая одиноким путешествием среди миражей и «хрустальных» видений отвлекает себя от бесприютности во времени и пространстве. Опус был создан в 1970-е, когда за авангардизм Губайдулина получила композиторский «волчий билет»: ни работы, ни заказов, ни средств к существованию. Это сейчас она стала «Дамой №1 в современной музыке». Тем честнее оглядка на ее прошлое: у ТСО губайдулинская партитура убедительно балансировала между карикатурным и апокрифическим. Впрочем, с этой музыкой оркестр был ранее знаком. А вот Третий скрипичный концерт Кривицкого играл впервые.
Про Кривицкого, который и сам как скрипач учился у Давида Ойстраха, а как композитор еще в студенчестве дружил с легендарным Яковом Гиршманом (учеником Веберна), обозревателю БО рассказала его дочь, приехавшая на казанскую премьеру Скрипичного концерта №3 Евгения Кривицкая (профессор Московской консерватории, концертирующий органист и главный редактор журнала «Музыкальная жизнь» — прим. ред.): «Я очень тепло отношусь к этой музыке еще и потому, что она посвящена мне».
— Сколько скрипичных концертов у вашего отца?
— Не помню, пять или шесть. Он же сам по первому — киевскому еще образованию — был скрипачом.
— Концерт посвящен вам? В 1986 году какое-то событие произошло в вашей жизни?
— Да нет. Я была 10-классницей спецшколы-десятилетки. Никаких особых событий. Но папа решил написать этот Концерт и посвятил его мне. Он уже болел. И спасался музыкой буквально. Он очень много писал. Даже как автор наибольшего количества сочинений в разных жанрах попал в Российскую книгу рекордов Гиннесса.
— Сколько раз исполнялась эта музыка на вашей памяти?
— Это третий раз. Первый раз ее играли в 1987 году, оркестр Вероники Дударовой и Илья Калер. А вот совсем недавно Концерт выучил Никита Борисоглебский, которой до Казани исполнил его только раз в Ярославле. Но мне очень нравится, как он играет: кажется, эта музыка буквально «легла ему на руку».
ШНИТКЕ И АНДРИАНОВ
Можно сказать, что и оркестру Татарстана она пришлась впору, несмотря на солидную протяженность (40 минут), тембральную густоту (у «меди» и «дерева» много видовых дополнительных инструментов) и нестандартную комбинацию эпического с личным (вопреки правилу Концерт открывает монолог солиста, который является каденцией, а три части идут без перерыва, заставляя вспомнить «большое» дыхание вагнеровских опер).
Пара послеантрактных опусов — Фортепианный концерт Евгения Светланова (1974) и Виолончельный концерт Альфреда Шнитке (1985) — могли бы уложиться в тему стоицизма художников в глухое к художествам брежневское время. Но опус Светланова, увы, оказался информативно пустоватым: русский мелодизм и рахманиновское дыхание вернулись сюда лишь графоманской копией великолепно дирижируемых Светлановым партитур. Недаром он был автором первой и до сих пор лучшей попытки CD — «Антологии русской музыки».
А вот Концерт для виолончели с оркестром, который в 1985 году Шнитке посвятил Наталии Гутман, прозвучал в завершение вечера абсолютным чудом из чудес. Причина тому, возможно, уже накопленная публикой в течение вечера привычка к не самому легкому, но все-таки содержательному языку современной музыки. Хотя есть и более внятное объяснение: солировал лучший в стране виолончелист Борис Андрианов, у которого Шнитке звучит как ни у кого другого.
Смысл произведения вкратце таков, что когда человеческое тело искажается и ломается, когда земля уходит из-под ног, а небо обрушивается на голову, то душа, наоборот, возносится. Идея трехчастного — трагически безвыходного — Концерта пришла Шнитке во время первого инсульта. Но потом он все же дописал четвертую часть — о душе: что-то чудесное открылось человеку. Т.е замышленная апокалиптика оказалась «излечена» тем, что вообще-то формулировкам не подлежит, а вот музыке либо молитве как раз поддается. Для этого в том числе и надо играть современную музыку. Ну а еще, конечно, чтобы избавлять двуногих от привычки к зоологическому, по сути, требованию: «Сделайте нам приятно!» Все-таки музыканты, выступающие на сцене, не лакеи.
Не в утешение, а в пояснение стоит добавить, что оскорбительная необразованность — примета многих начинаний, так или иначе связанных с современной музыкой. Даже в Перми, куда знатоки — в том числе и зарубежные — ломятся на проекты Пермского оперного с Теодором Курентзисом, порой уши вянут от слышимого отнюдь не из оркестровой ямы, а от соседей по зрительному залу.
«Публика, которая хлопает дверьми, покидая современную оперу, — это и есть моя аудитория, этих людей я должен и буду воспитывать?» — говорит Курентзис, чей стоицизм порой все-таки отдает иллюзорностью. Впрочем, музыка того стоит. За этим в Казани и проходит фестиваль Concordia, название которого вообще-то означает «согласие».
