Последнюю пару недель в Москве было не протолкнуться от оркестров и дирижеров с громкими и резонансными именами. И все они решили высказаться по-крупному — с точки зрения как формы, так и содержания. Самые подходящие для этого композиторы — Малер и Шостакович. К ним большинство и обратилось.
Масштабнее всего выступил маэстро Александр Сладковский, исполнивший огромную двухчастную Восьмую симфонию Малера. Ее принято называть «симфонией тысячи участников». Расширенный состав оркестра, орган, несколько хоров, включая детский, восемь солистов с крепкими голосами: тысяча не тысяча, но народу для ее исполнения действительно нужно много. Поэтому, а может — еще из-за ее настойчивого полуторачасового оптимизма, с которым непонятно что делать, эту симфонию играют реже остальных. И это всякий раз — событие.
Особый повод для гордости был в том, что эту неподъемную редкость крепко и уверенно, козыряя отличной медью, исполняет Государственный оркестр Татарстана, региональный, так сказать, коллектив. Хоры были московские, солисты — все непростые: российские звезды, с которыми не каждый региональный оркестр имеет возможность шикануть. Особенно хороши были меццо-сопрано Олеся Петрова, баритон Василий Ладюк и бас Евгений Ставинский. Сладковский с генеральской статью и без тени сомнения по поводу малеровского оптимизма вел это войско, совсем плотное и оглушительное в первой части, написанной на текст латинского гимна «Veni Creator Spiritus», и гораздо более разреженное, просматриваемое и прослушиваемое во второй, где использована заключительная сцена гетевского «Фауста».
«Песнь о земле» для двух солистов и оркестра на стихи китайских поэтов эпохи Тан в немецком переводе Малер написал всего тремя годами позже Восьмой, но никакого оптимизма тут уже нет и в помине. Это одно из самых трагических его сочинений с огромной и безысходной финальной частью под названием «Прощание», посередине перерезанной траурным маршем. Малер боялся называть это симфонией, потому что тогда бы она была Девятая, а после Девятой композиторы, как известно, умирают. Позже он все-таки сочинил Девятую симфонию, а Десятую дописать уже не успел.
В общем, трагического Малера нам тоже сыграли, причем два раза подряд. Сначала Гергиев с Мариинкой. Потом Юровский с ГАСО. И это были две совсем разные «Песни». Если у Гергиева — живопись, зыбкое томление и все собою заслоняющие оперные певцы, то у Юровского — графика, четкость мысли и интеллигентные солисты в тени оркестра. Причем Михаил Векуа слишком уж сильно все собою заслонял, а Всеволод Гривнов слишком уж долго был в тени. К обеим исполнительницам женских партий — Юлии Маточкиной и Марине Пруденской — нареканий нет.
В пару к Малеру Гергиев с Юровским (судя по всему, не сговариваясь) исполнили скрипичные концерты Шостаковича. Гергиев — Первый, Юровский — Второй. То есть, конечно, не сами, а вместе с приглашенными ими молодыми солистами-скрипачами (обоим по 33 года), каждый из которых стал открытием для московской публики. В Первом концерте солировал живущий в Германии Сергей Хачатрян: изумительной красоты звук, боль, страсть, музыкальная органика. Во Втором — живущая в Англии Алина Ибрагимова: жесткость, убежденность и отвага, воля, сжатая в кулак. Оба прекрасны. Впечатляющим довеском от Юровского стала еще одна программа — с Одиннадцатой симфонией Шостаковича («1905 год»). Лояльные мелодии революционных песен он превратил в обличительный вызов невероятной силы. Так что по части Шостаковича он — главный герой этих дней.
 |
| Патриция Копачинская в зале Чайковского |
Что же касается скрипачей, то самым обсуждаемым стало соло Патриции Копачинской в Скрипичном концерте Чайковского. Потому что в это же самое время над малеро-шостаковичевскими большими нарративами надмирным ангелом пролетел Теодор Курентзис со своим оркестром MusicAeterna — по пути с парижского «Дау» на первые японские гастроли. Чайковского в Японии любят еще больше, чем у нас. И пермяки подготовили целую подборку его сочинений, из которой москвичам достались головокружительные всполохи «Ромео и Джульетты» и «Франчески да Римини», а также Скрипичный концерт с хулиганкой Копачинской. Споры о ее панибратском отношении к священной для каждого скрипача партитуре начались давно, с выходом соответствующего диска, и закончатся нескоро. Между тем в ходе нынешнего турне концерт Чайковского Курентзис играет и с Айленом Притчиным — и, судя по поступающим, например, из-под сугробов Северной столицы откликам, с Притчиным он получается совсем иначе, чем с Копачинской. То есть это два разных Скрипичных концерта Чайковского. Интересно было бы послушать их подряд.
Теперь немного геолокации. Все вышеперечисленное происходило в двух московских залах: зале Чайковского и «Зарядье». Именно между ними сейчас идет конкуренция за меломанскую публику, именно там происходят самые интересные и важные события. Большой зал консерватории, к сожалению, в эти игры больше не играет. Некоторое разнообразие, впрочем, придает хуторянин Плетнев, облюбовавший Филармонию-2 на юго-западе столицы, где вдали от суеты центральных улиц в эти же самые дни играл со своим РНО Моцарта.
Ну и, чтобы придать финалу аналитичности, предлагаю поиграть в ладовые ассоциации. Дирижеры: кто есть кто в мажоро-минорной системе?
Сладковский — мажор.
Курентзис — тоже мажор, но тихий.
Юровский — минор, но без соплей и вздохов.
Плетнев — всегда минор, даже если мажор.
Гергиев — все виды мажора, все виды минора, диатоника, хроматика, целотонная гамма Черномора, гамма Римского-Корсакова, Тристан-аккорд, рахманиновская субдоминанта, можно повторить.
